к оглавлению

Владимир Кунин

Иванов и Рабинович или “Ай гоу то Хайфа”

56. Как Арон и Вася бросили якоря в теплые прибрежные израильские воды на глазах у всей Хайфы.

А еще через минуту от мыса Рас-эль-Курум к ним наперерез примчался большой белый катер, в котором были три человека — двое в незнакомой Арону и Василию форме, а третий — лет пятидесяти, в белых брюках и белой рубашке без воротничка.

Он так темпераментно махал руками и что-то кричал, что Арон невольно сбросил газ и вопросительно уставился на него. А Василий сплюнул в сердцах и уже отработанно гаркнул:

— Ай гоу ту Хайфа!!!

— А это что?! — простонал человек в рубашке и показал на мыс Рас-эль-Курум. — Господин Рабинович и господин Иванов!..

Я — Шапиро из Мелитополя! Я пока буду ваш переводчик!.. Немедленно повертайте к набережной!!! Вас же там вся Хайфа ждет!..

— Но там нет причала!.. — крикнул Арон.

— Для кого?! Для вас?! Мишугине! Следуйте за мной! — распорядился Шапиро и что-то на иврите сказал людям в форме.

Те рассмеялись, развернули катер и, стараясь не уходить далеко от “Опричника”, неторопко повели катер к берегу — туда, где виднелся белый госпиталь, золотой купол храма, элеватор и гостиница на горе.

Арон прибавил обороты двигателю и повел яхту за катером с Шапиро из Мелитополя на борту.

Когда до набережной оставалось метров сто пятьдесят, Василий и Арон увидели огромную толпу встречающих — человек триста, не меньше!

Над набережной висел длинный белый транспарант, на котором по-английски было написано метровыми буквами:

“АЙ ГОУ ТУ ХАЙФА!”

— Ничего себе... — пробормотал Василий. — Мамочка родная!..

— Попали!.. — сказал Арон и резко замедлил ход яхты, переведя двигатель на реверсивный режим.

— Ты что?.. Ты что?! — испугался Василий.

— Ничего! — отрезал Арон. — Я пока себя в порядок не приведу, близко не подойду к берегу!

— Неудобно, Арончик... — прошептал Василий, поглядывая на рукоплещущую толпу.

— Неудобно в таком виде на глаза людям показываться, — сказал Арон. — Ты на себя посмотри! Это же кошмар какой-то!..

Арон оглядел Василия с головы до ног и будто увидел его впервые: обросшего длинными неопрятными космами, с двухнедельной щетиной, грязного, измученного, в пропотевшей и уже продранной тельняшке, в разорванных шортах, сделанных из обычных старых рабочих брюк при помощи одного взмаха ножниц, с грязными заскорузлыми руками, колени в ссадинах, черная пиратская шапочка смотрела сломанным козырьком куда-то вбок, на ногах вместо бывших баскетбольных кедов чудовищные опорки...

— Ужас... — сказал Арон. — Просто тихий ужас!.. А теперь посмотри на меня. Что ты видишь?

Василий пожал плечами:

— Наверное, то же самое... Только в два раза больше.

— Тем более! — сказал Арон. — Вали на бок, убирай стаксель к чертовой матери и становись на носовой якорь. А я отдам второй якорь с кормы.

Шапиро из Мелитополя углядел, что “Опричник” остановился и в панике закричал с катера:

— Что случилось, господин Иванов?! Что такое, господин Рабинович?!

Ловко и очень профессионально Василий убирал стаксель. Арон выключил двигатель и крикнул в ответ Шапиро:

— Не волнуйтесь! Сейчас встанем на якорь, а через тридцать минут подойдем к стенке! О'кей?

— Никакого “о'кея”!.. — в ужасе закричал Шапиро из Мелитополя. — Вы сошли с ума! Люди уже второй час ждут встречи с вами!

— Подождут еще полчаса, — ответил ему Арон. — Мы почти пятьдесят лет ждали встречи с ними!..

Шапиро в отчаянии схватился за голову, а катер умчался к причальной стенке набережной, где стояла толпа местных жителей в ожидании героев всемирной прессы, радио и телевидения — легендарных Василия Рабиновича и Арона Иванова. Цветы, оркестр, восторженные крики!..

На “Опричнике” Василий уже отпустил стаксель и даже успел аккуратно сложить его в мешок. И теперь, охая и кряхтя, подтаскивал тяжеленный якорь с толстой железной цепью к носовому релингу.

Точно то же самое, но на корме делал Арон. Только без оханья и кряхтения. Он просто поднял стокилограммовый якорь с провисающей цепью и теперь держал его в руках в ожидании, когда Василий будет в состоянии опрокинуть свой якорь за борт.

— Держись, Васюся! Сейчас мы им покажем, как это делается! — крикнул Арон. Готов?

— Готов!.. — сдавленным от напряжения голосом откликнулся Василий.

— Отдать якоря!!! — прогремел Арон.

Оба якоря с носа и кормы упали в воду одновременно.

Толпа на берегу зааплодировала!

Загрохотали якорные цепи...

По мере погружения якорей в пучину Средиземного моря грохот цепей все усиливался и усиливался, становился почему-то все громче, все страшнее!..

Затихла на берегу толпа...

Арон и Василий недоуменно переглянулись и вдруг почувствовали, как “Опричник” затрясло, залихорадило!..

Вибрация стала такой мощной, что им поневоле пришлось уцепиться за что попало, чтобы не свалиться в воду!

Жутко грохотали якорные цепи!.. Тряска достигла невероятного предела и вдруг...

...БЕДНАЯ СТАРАЯ ЯХТА С НЕЛЕПЫМ И НЕЗАСЛУЖЕННЫМ НАЗВАНИЕМ, ПОСТРОЙКИ ОДНА ТЫСЯЧА ДЕВЯТЬСОТ ТРИДЦАТЬ СЕДЬМОГО ГОДА, СОРОК ПЯТЬ ЛЕТ ПРОЛЕЖАВШАЯ В СЫРОЙ ЛЕНИНГРАДСКОЙ ЗЕМЛЕ, КУПЛЕННАЯ АРОНОМ И ВАСИЛИЕМ ЗА ПЯТЬ ТЫСЯЧ РУБЛЕЙ, ВОССТАНОВЛЕННАЯ ЗА ДВАДЦАТЬ, ЛЕТАВШАЯ ПО ВОЗДУХУ ИЗ ЛЕНИНГРАДА В ОДЕССУ, НЕ ПОТОПЛЕННАЯ БОЕВЫМИ РАКЕТАМИ РОССИИ И АМЕРИКИ, ПРОШЕДШАЯ ПО МНОГИМ МОРЯМ ПОЛТОРЫ ТЫСЯЧИ МОРСКИХ МИЛЬ, ВЫСУШЕННАЯ БЕЗЖАЛОСТНЫМ СОЛНЦЕМ, ИСТРЕПАННАЯ БЕСПОЩАДНЫМИ ШТОРМАМИ, НЕ ВЫДЕРЖАЛА ОБЫЧНОЙ ЯКОРНОЙ ВИБРАЦИИ И НА ГЛАЗАХ У ИЗУМЛЕННОЙ ХАЙФЫ РАЗВАЛИЛАСЬ НА МЕЛКИЕ ЩЕПКИ!..

Несчастный “Опричник” рассыпался просто в прах!..

В прах рассыпалась и мечта о десяти миллионах долларов...

Мечта проплыла по теплой прибрежной израильской воде обломками досок, обрывками парусов, кусками мачты, каюты, карт, вырезками из газет всего мира и фотографией Марксена Ивановича Муравича.

Набережная застонала, закричала, зарыдала!..

— Васька... Где ты?.. — захлебывался тонущий Арон и беспомощно бил своими сильными руками по воде...

— Арончик!.. — Василий уже наглотался воды и с выпученными глазами пытался ухватиться за что-то, выныривал и снова погружался в воду...

От причальной стенки уже мчались спасательные катера, уже летели в воду пробковые круги...

Теряя сознание, Арон ухватился за спасательный круг и вдруг совсем рядом услышал захлебывающийся голос Василия:

— Не трогай, Арон!.. Минимум — пятьсот долларов...

Арон в ужасе отдернул руку от круга и неожиданно для себя вдруг поплыл по-собачьи, приговаривая:

— За такие бабки пошли они в жопу...

И откуда силы взялись — он даже умудрился подплыть к Василию, который уже уходил на дно, держа в зубах выловленную фотографию Марксена Ивановича, подтянул его повыше над водой и прохрипел:

— Греби, Васенька... Греби, родненький!..

А толпа на набережной вопила, кричала, неистовствовала...

И если бы Василий и Арон не были бы сейчас так заняты спасением собственных жизней и не разучивали бы, несколько запоздало, азы элементарного плавания, а вгляделись бы в толпу на набережной, они наверняка смогли бы увидеть среди встречающих приодетых и сильно похорошевших Клавку в Ривку — своих бывших жен и настоящих сестер!

А рядом с Клавкой и Ривкой они наверняка увидели б Нему Блюфштейна с двумя детьми, женой и старенькой одесской мамой...

Но если бы Арон и Василий еще смогли бы и прислушаться к тому, что вопила толпа, они обязательно услышали бы, как Клавка и Ривка орали на весь Израиль:

— Арончик!.. Васечка!!!

— Васечка!!! Арончик!..

— Ой-ой-ой!.. Они же никогда не умели плавать!..

— Арончик!.. Васечка!..

Думается, что Арон и Василий могли бы услышать и бывшего инженера-майора Нему Блюфштейна, который причитал, словно синагогальный служака:

— Боже мой... Боже мой!.. Хоть бы они выгреблись!..

И уж конечно Василию и Арону было бы очень приятно услышать, как Ривка и Клавка, не сговариваясь, одновременно показали пальцами на своих плывущих бывших мужей и настоящих братьев и со знанием дела сказали Неме хором:

— За этих — не волнуйтесь! Эти — выгребутся!..

Но ничего этого Вася и Арон не слышали и не видели.

Они плыли... Впервые, на исходе пятого десятка лет своей нелегкой и путаной жизни, задыхаясь и захлебываясь, помогая друг другу из последних сил, по-собачьи, но плыли!..

Плыли к берегу Хайфы.

Владимир Кунин

назад    наверх    к оглавлению