к оглавлению

Владимир Кунин

Иванов и Рабинович или “Ай гоу то Хайфа”

34. Как проходить Босфор с кларнетом.

В северные ворота Босфора “Опричник” входил в большой компании самых разных судов — от рыболовецких сейнеров до огромных танкеров.

Справа по борту отлично был виден мыс Румели, окаймленный высокими крутыми скалами, старый, разрушенный форт, маяк и небольшое селение, из которого приметно торчали мачты радиостанций. Слева — низенький и почти незаметный мыс Анадолу, тоже с маяком, сигнальной мачтой и каким-то большим белым строением рядом с минаретом...

По мере вхождения яхты в пролив количество судов, идущих вместе с “Опричником” в одном направлении, и судов, следующих навстречу, все увеличивалось и увеличивалось.

Арон стоял у штурвала, Василий читал лоцию, сверял ее с картой.

— Арон! Пора переходить на двигатель... Вот Румели, вот Анадолу... — Василий на всякий случай заглянул в лоцию. — Все. Пора убирать паруса!

— Погоди, Васек! Погоди, родной... — Арон тревожно смотрел вперед, крутил головой, испуганно поглядывал на скопление судов вокруг. — Там горючего — кот наплакал!.. Надо на парусах тянуть сколько можно...

— Ты чувствуешь, что течение увеличилось?

— Чувствую, чувствую!.. Ну, хоть еще пару миль...

— Нельзя, Арончик! — Василий нырнул в каюту, вылетел оттуда со “Справочником яхтсмена”. — Вот, пожалуйста!.. Послушай, что пишет Боб Бонд...

— Да вали от меня со своим Бондом!.. — плачущим голосом закричал Арон, еле увернувшись от какого-то нахального сейнера. — Не до него мне сейчас!

— Единственных три человека, которым можно было доверять, строго-настрого предупреждали — проливы проходить только на двигателе! — крикнул Василий.

— Что ты мне голову морочишь?! Какие еще “Три человека”?!

— Как это — “какие”!.. Неблагодарный тип! Боба Бонд — раз!.. — для убедительности Василий потряс “Справочником...” перед носом Арона. — Старый пират Ши Го-сюн — два! И самое главное: Марксен Иванович — три!..

Упоминание имени Марксена Ивановича сделало свое дело — двумя веревками, привязанными к штурвалу, Арон закрепил его в одном положении и со словами:

— Все! Тут ты меня достал!.. — бросился травить шкоты большого паруса. — Становись на лебедку, хрен моржовый!

На удивление и к обоюдному удовольствию, быстро и ловко убрали паруса. В их слаженных действиях уже отчетливо стал проглядывать какой-то опыт мореплавания.

— Сам уложишь? — спросил Арон.

— Спрашиваешь!.. — кряхтя и посапывая, Василий стал укладывать тяжеленный парус на гик.

Арон отвязал штурвал и попытался завести двигатель, но тот только чихал, всхлипывал одним цилиндром и не заводился.

Яхту течением стало разворачивать поперек пролива, и тут же сзади раздался панический гудок какого-то пароходишки.

— Ну, что там у тебя?! — закричал Василий.

Арон хотел было ответить ему, но тут двигатель вдруг завелся, застучал и потянул яхту вперед.

Арон облегченно вздохнул, выровнял штурвалом направление яхты и крикнул Василию:

— Стаксель уложи верхним концом наружу! А то потом опять будем три часа искать фаловый угол!

В черной пиратской шапочке со сбившимся к уху козырьком, мокрый от напряжения всех своих небольших сил, Василий крикнул ему в ответ:

— Ароша! Смотри вперед и занимайся своим сраным двигателем! И молись, чтобы у тебя хватило горючего!..

— У “меня”?! — возмутился Арон. — Ну, мерзавец! Ну, Шейгиц!.. Да если бы ты не перепутал канистры!..

В самом узком месте пролива Босфор, у Мыса Ашиян с роскошной старинной крепостью, украшенной белоснежными башнями, где интенсивность судов как в одну сторону, так и в другую достигла скученности муравейника...

...большая грязная турецкая шхуна волокла на буксире притихший “Опричник” с убранными парусами и молчащим двигателем.

На корме шхуны, свесив босые ноги за борт, сидел средних лет турок и специально для “Опричника” играл на кларнете “Калинку”.

“Калинка, калинка, калинка моя...” — неслось над Босфором.

Еще три турка, таких же грязных и живописных, как и их шхуна, валялись на корме рядом с кларнетистом и прихлопывали в ладоши в такт мелодии.

Изредка они что-то по-турецки кричали Арону и Васе, на что Арон кричал им в ответ:

— Айм но индостайн! Тенк ю вери мач! Ай гоу ту Хайфа!..

Турки заливались сочувственным смехом, а кларнетист менял “Калинку” на “Не слышны в саду даже шорохи...”

Арон сидел в кокпите, стыдливо оглядывался по сторонам на плывущие рядом суда и бормотал:

— Просто перед людями неудобно... Все своим ходом, а нас волокут, как убогих...

Василий стоял у штурвала, пытался его успокоить:

— Чего ты дергаешься?! Ну, не хватило горючего! Ай, ай, ай, ай. Делов на рыбью ногу! С каждым такое может случиться...

— И вообще... — глухо сказал Арон и уставился вниз, в решетчатый настил кокпита.

Вася посмотрел на Арона и понял, что дело не только в том, что их, на глазах у всего мира, тащут на буксире.

— Прекрати сейчас же! — мягко сказал он. Плывем на халяву — одно удовольствие... Первый раз можем хоть по сторонам посмотреть. Гляди, какая крепость... Ты же таких в жизни не видел!..

Не поднимая глаз, Арон отрешенно проговорил:

— Наша Петропавловка ничуть не хуже...

Васе вдруг до боли в сердце стало жалко Арона, да и себя вместе с ним, покойного Марксена Ивановича, оставленных Леху Ничипорука, Гриню Казанцева и Нему Блюфштейна, потерянных навсегда Клавку и Ривку, и ему захотелось бросить к чертовой матери этот штурвал, лечь навзничь на решетку кокпита и, глядя в чужое небо, завыть от нахлынувшей дикой тоски...

Но он только горько усмехнулся и тихо сказлл Арону:

— Петропавловка уже вторую неделю, как не наша, Арончик... И постарайся привыкнуть к этой мысли как можно быстрее. Тогда все остальное будешь воспринимать менее болезненно...

А кларнетист на буксирной шхуне уже играл “Очи черные, очи страстные...”. И плыла старая мелодия российско-цыганского романса между турецких берегов самого узкого места пролива Босфор, уводила за собой яхту под названием “Опричник” с экипажем из двух очень немолодых людей, впервые увидевших море и не умеющих плавать, в неведомые края и страны, расстилая перед ними совсем-совсем другую жизнь...

назад    наверх    дальше