к оглавлению

Владимир Кунин

Иванов и Рабинович или “Ай гоу то Хайфа”

2. Как обретают свободу.

В специальном помещении с лозунгом “На свободу с чистой совестью!” специальный офицер говорил специальные слова:

— Надеюсь, что пребывание в нашей колонии не прошло для вас даром, и на свободе вы станете снова полезными членами нашего общества, — офицер заглянул в документы, освежил в памяти имена Иванова и Рабиновича и добавил:

— Так, Василий Петрович и Арон Моисеевич?

— Так точно, гражданин начальник! — хором ответили Арон и Вася.

— Теперь я для вас не “гражданин начальник”, а “товарищ”.

— Ну да? — удивился Арон.

— Конечно! Конечно, “товарищ”! — быстро согласился Иванов.

— Теперь, Арон Моисеевич и Василий Петрович, для вас весь мир друзья и товарищи! — улыбнулся офицер.

Разъехались многотонные лагерные ворота, к которым намертво были приварены проржавевшие буквы “СЛАВА КПСС!”, и Рабинович с Ивановым оказались на Свободе.

И тут же были встречены воплями Клавки и Ривки, вылетевшими из стоявшего рядом старенького “Москвича”.

— Сестреночка!.. — нежно всхлипнул Василий. Клавочка...

Ривка рванулась к Арону. Но тот остановил ее, обошел старый расхлябанный “Москвич”, оглядел его со всех сторон и только потом ласково похлопал Ривку по обширному заду в кургузой юбке:

— Совсем изблядовалась?

— Ой, Арончик... Ну, что ты такое говоришь? Люди же...

— Вовремя мамочка откинула копытца. Она бы твоего вида не перенесла, — и Арон, наконец, поцеловал Ривку.

— Ну, правильно! Она была бы в восторге, что тебя в тюрьму посадили на два года, шлемазл! Садись за руль. Твои права в бардачке. А то у меня уже месяца три как доверенность кончилась. Клавочка! Так мы едем к вам или к нам?

— Без разницы! — весело крикнула Клавка.

Поздней ночью на маленькой кухне стандартной двухкомнатной квартиры, после загульного вечера, на правах гостеприимных хозяев дома, сильно хмельные Клавка и Вася мыли посуду.

— Я три года был за ним, как за каменной стеной... — говорил Вася. Ко мне ни один уголовник приблизиться не мог — в таком он был “авторитете”... Он мне, как брат родной теперь!..

— Жаль, — усмехнулась Клавка. — А я его только собралась трахнуть. Теперь нельзя. Он тебе брат — значит, и мне брат. Жаль...

— Клавка!..

— Чего “Клавка”?! Ты на Ривку глаз положил? А я, что, рыжая?

— Дура ты, мать твою...

— В таком случае и твою. В комнате пьяный Арон говорил Ривке:

— Я три года был за ним, как за каменной стеной... Голова — Совет министров! Я евреев таких деловых не видел!!! На него вся зона молилась — он, и наряды всем закроет, и коэффициент выведет, и ни один ЗЭК в обиде не останется! А если какой “бык” начнет права качать, я ему оттяжку сделаю, и опять все тихо... Мы еще в лагере решили и на воле друг без друга никуда.

— А он ничего... — сладко потянулась Ривка.

— Ривка! Я тебя умоляю... Вспомни своих хахалей. Ты им всем жизнь искалечила! Наш дом за три квартала обходят.

Ваську не трогай!.. Это я тебе говорю — старший и единственный брат. А то я тебе так по жопе надаю — ноги отнимутся!

— Ой, ой, ой, ой. Нужен мне твой Васька. Смотреть не на что.

Под утро все образовалось — в проходной комнате большая Ривка спала с худеньким Васей Ивановым, а в другой комнатке маленькая Клавка уютно посапывала на могучем плече Арона Рабиновича...

назад    наверх    дальше