Сидели у Марксена Ивановича — пили чай
с тортиком.
Старческая нищета квартиры была
закамуфлирована спортивными облезлыми кубками, выцветшими вымпелами,
выгоревшими грамотами и дипломами, моделями парусников. На замызганных
стенах множество фотографий — Марксен Иванович в шортах на
фоне каких-то минаретов... В спасательном жилете у штурвала... Со
здоровенной меч-рыбой... В плавках и ожерелье из неведомых тропических
цветов...
Только на одном фото совсем молоденький
Марксен Иванович был в зимней шапке с военно-морским “крабом”,
в унтах и в кителечке с погонами, орденами и медалями. И стоял он на борту
торпедного катера, облокотившись на турель скорострельной пушечки.
А так, все остальные фотографии были сугубо гражданско-спортивными...
Закутанный в старенький плед, Марксен
Иванович сидел в глубоком ободранном вольтеровском кресле и вязал.
Арон подливал ему горячий чай, Вася подкладывал тортик. А Марксен Иванович
грустно говорил:
— ...в шестидесятом прибыли в Неаполь на
Олимпийские... А мой рулевой Петька Гринберг, год как университет окончил,
все на работу из-за пятого пункта не мог устроиться, мне
и говорит в Неаполе: “Прости, Марксен, другого шанса у меня не будет.
Давай вместе!..” “Нет, —говорю, — Петюня,
не могу. А ты иди.” — А Петька говорит: “Ты хоть понимаешь,
что они с тобой сделают, если я уйду?!” А то я не понимаю!..
“Иди, —говорю, — Петька, дай Бог тебе
счастья!..” Подождал сутки, докладываю руководству сборной:
“Так и так, — рулевой Гринберг Петр Иосифович на борт
яхты не вернулся...” Мне на всю жизнь кислород и перекрыли.
Сняли звание “мастера спорта”, закрыли визу, отобрали яхту,
море... Самое страшное, что они у меня море отняли.
По щеке Марксена Ивановича поползла слеза.
Арон подозрительно зашмыгал носом. Вася нервно стучал пальцами по столу.
— А тут месяца два назад получаю письмо
и приглашение из Тель-Авива от господина Пинхуса Гринберга. В
гости — на восемь недель... Не забыл... Тридцать лет прошло,
а он помнит. Такой хороший паренек был... И рулевой —
Божьей милостью!
Марксен Иванович вытащил из книжного
стеллажа большой конверт с красивыми марками. Вася осмотрел конверт и
приглашение и показал Арону.
— Надо ехать. Сейчас с этим гораздо
проще. Тем более — по частному вызову...
— Дорого, — печально сказал Марксен
Иванович. — Для меня это слишком много.
Паспорт — двести, билеты — туда и обратно
полторы тысячи, обмен валюты — две тысячи...
— Мы дадим вам! — быстро сказал
Арон. — Да, Васька? Поднатужимся и заработаем...
Ну, так не сорок колес в день будем делать, а пятьдесят!.. Заработаем!
— Спасибо, Арон. Я не смогу принять от
вас эти деньги, потому что никогда не смогу отдать вам их, ибо существую
от зарплаты до пенсии и от пенсии до зарплаты.
— Да наплевать нам на эти деньги,
Марксен Иванович! — вскочил Арон.
— Мне — не наплевать, — жестко сказал
Муравич.
— Стоп! Стоп, стоп, мужики! —
закричал Вася. — Кончайте состязаться в благородстве!
Прямо опера какая-то!.. Как говорят в Одессе —
“Слушайте сюда”! Раскладка такая: Марксен Иванович оформляет
в ОВИРе только паспорт! Никаких билетов, никаких денег на обмен валюты!
И берет на себя командование яхтой по маршруту Советский
Союз — Израиль. И мы втроем плывем “по морям, по
волнам...” В Израиле, пока Марксен Иванович гостит у своего друга,
мы толкаем нашу яхту, получаем наши миллионы и покупаем обратный билет
для Марксена Ивановича в Ленинград. Из этих же денег мы оплачиваем
капитану Муравичу суточные за все время плавания в свободноконвертируемой
валюте. Тогда капитан Муравич сможет перестать вязать свою дурацкую
жилетку, а пойдет в самый дорогой магазин Тель-Авива и купит себе самый
лучший свитер! И новые джинсы! Но такие, чтобы все пижоны с Невского
сдохли бы от зависти! И еще у него останется на чай с тортиком! Ну, как?
Арон в восторге всплеснул руками,
влюбленно уставился на Васю и закричал:
— Ну, Васька!.. Ну, сукин сын!..
Я тебе все прощаю, даже твои вонючие макароны! Он гений, да, Марксен
Иванович?!
