к оглавлению

Вернер Гильде

Непотопляемый “Тиликум”
Вокруг света за 1000 долларов. Жизнь Дж. К. Восса, рассказанная им самим

Глава 9
Пассат. “Бежит!” Дождь. Рыболовы. Маленький бунтик.

Чем дальше мы шли к зюйду, тем неустойчивее становился ветер. Целыми днями мы не знали покоя: ставили паруса, брали рифы, делали повороты, шли галсами — и все это одно за другим, и опять, и снова. Вульф цеплялся за каждую возможность проскочить вперед. В конце концов однажды утром ветер совсем скис.

Янсен и Вульф беспокойно бегали взад-вперед по шканцам.

— Должен же он прийти, — говорил капитан.

— Конечно, должен, — вторил ему штурман.

И он пришел.

Первыми едва заметный норд-остовый пассат ощутили косые паруса. Заплескалась волна под штевнем. Позади корабля возник пузырчатый след. “Дора” слегка накренилась. Все паруса приняли ветер. Несколько минут — и только что беспомощный, как деревяшка на ряби, корабль ожил, исполнился силы и гордо пошел, не пошел — полетел по бескрайнему морю. Вульф приказал форсировать парусами. Все, что “Дора” могла нести, стояло на трех ее мачтах. Теперь пассат задул уже в полную силу. Синее море украсилось белым плюмажем. Волна под штевнем “Доры” давно уже не плескалась и даже не клокотала — она пела ликующую песню.

— Бежит! — сказал Вульф.

— Бежит! — отозвался Янсен.

Фьете бросил лаг.

— Внимание — нуль!

Посыпался песок в старинных песочных часах. Четырнадцать секунд — и верхняя склянка пуста до последней песчинки.

— Внимание — стоп!

Фьете выбрал мокрый лаглинь и подсчитал навязанные на нем узлы.

— Девять узлов, — доложил он на шканцы.

Довольный Вульф возился с картой в штурманской рубке. Янсен спустился и наметил нам с Фьете работу на последующие недели. Впереди нам предстояло обогнуть мыс Горн, и зону пассатов надо было использовать для подготовки корабля к этому ответственному моменту.

Несколько дней мы прокувыркались на такелаже. Я прощупал свайкой все деревянные части. Под слоем краски отдельные места на реях подгнили. Фьете снова выделил в мое распоряжение нескольких опытных матросов, которые помогали мне снимать тяжелые рангоутные дерева и осторожно спускать их на палубу. Это была опасная, но очень интересная работа.

Прежде всего мы снимали паруса с попорченных реев. За время плавания я привык уже переходить по пертам до самого нока рея. Сейчас, в теплом пассате, это было даже приятно. Под нами как на ладони была вся палуба “Доры”. Вот Симон вышел из камбуза, спешит опростать за борт мусорное ведро. А ну-ка, плюнем ему на лысину. Я, конечно, был достойным корабельным плотником, (но от роду-то атом) достойному было всего девятнадцать. Подхваченный ветром плевок улетел далеко в море. Вместе с реями мы чертили в воздухе огромные круги. Любое движение “Доры” здесь, наверху, многократно усиливалось. Но сияло солнце, синело море, дул теплый ветер, бурлила кровь в жилах, и мы не замечали, как тяжела и опасна наша работа. Моряцкая мудрость гласит: одна рука для корабля, другая — для матроса. На самом же деле на мачте одной рукой не очень-то поработаешь, так что ту, которую для себя, тоже приходится пускать в дело. Попробуй-ка одной рукой закатать огромный жесткий парус: тут уж не только обеими руками, но еще и спиной работать приходится. В конце концов мы свернули тяжелый парус в толстую колбасу, обвязали его тросом и медленно спустили на талях на палубу.

Теперь началась самая опасная часть работы. Мы подхватили рей добрым десятком талей. Потом Фьете выбил железные нагели, которыми рей соединяется с мачтой. И сразу все движения корабля стали очень ощутимы. Дерево весом в тонну начало раскачиваться в такт качке. На талях работала вся команда до единого. Мы с Фьете стояли возле мачты и дирижировали спуском. Несколько раз рей с треском наваливался на мачту, цеплялся за выбленки (тонкие тросы, навязанные поперек вант и образующие вместе с вантами как бы веревочную лестницу для исхода на мачты и реи). А мы медленно, но верно продолжали свое дело, и вот уже левый нок строптивого рея уперся в палубу, правый же все еще рискованно покачивался над нашими головами. Но вот и он пошел вниз. Сноровистые руки накрепко принайтовили рей к палубе. Я сразу приступил к детальному осмотру. Возле оковок дерево изрядно раструхлявилось. Я аккуратно вытесал топором подгнившие места. С палубы спустился кэптен Вульф.

— Да, долго бы он не продержался. — Вульф озабоченно взглянул вверх. — Фосс, в этот раз нам придется огибать мыс Горн осенью, почти зимой. Поэтому делайте все с особой тщательностью.

Я озабоченно посмотрел на Вульфа:

— Но, кэптен, ведь сейчас-то весна!

Вульф пощипал бородку, но не засмеялся, за что я ему и по сей день благодарен.

— Когда у нас в северном полушарии весна, в южных широтах — осень.

Я оторопел. Об этом учитель Ниссен нам не рассказывал. Вульф снова пощипал бородку.

— Не ломайте зря голову, подумайте лучше о том, что у мыса нам может прийтись туговато. Проверьте все еще раз.

А пассат гнал “Дору” все дальше и дальше. Ночью мы спали на палубе. Над горизонтом вставали новые звезды, большие и яркие. У каждого из нас было такое чувство, будто нам что-то подарили. И жизнь казалась прекрасной.

К сожалению — или к счастью, — ничто на свете не вечно, и норд-остовый пассат тоже... Дул бы себе да дул до скончания века, а он возьми да и прекратись. В экваториальной зоне ветер стал неустойчивым и постоянно менял направление. Янсен и Вульф снова мучили вахты парусными маневрами.

В полдень, после ловли Солнца, которое смотрело теперь нам прямо в макушки, вид у обоих был очень недовольный. Янсен даже сплюнул с досадой в кильватерную струю.

Да и для нас работа на мачтах и с новыми парусами тоже была отнюдь не потехой. Воздух был горячий и влажный. В палубных швах кипела смола. На горизонте постоянно кучились полыхавшие зарницами темные тучи, но ни ветра, ни дождя не было. А дождь нам так был нужен! Бочки с водой пустели одна за другой. Всякий раз, принимая мой доклад, Янсен кивал:

— На экваторе запасемся свежей водой.

Спрашивать его, каким образом, я не отваживался, как и не посмел уточнить у Вульфа насчет весны и осени. О вещах, выходящих за рамки нормального корабельного обихода, офицеры с командой не беседуют.

Так или иначе, но последняя наша вода в цистерне воняла уже как свиной корм в отцовском хлеву.

— Думаю, что на сей раз получится, — сказал Вульф Янсену, когда после обеда снова наползло темное облако. — Прикажите приготовиться к приему воды.

Янсен немедленно начал распоряжаться. В метре над палубой натянули старый парус с дырой посередине. Под дырой поставили большую бочку. Рядом стояли наготове ведра и прочие емкости.

Вульф хорошо разбирался в погоде. Едва мы успели приготовиться, началось светопреставление. Вода прямо-таки валилась с неба. Никаких дождевых капель не было и в помине. Вниз падала тепловатая водяная масса. С паруса вода толстой струей била в бочку. Несколько минут — и она уже наполнилась. “Матушке бы моей такой дождичек”, — с тоской подумал я, вспомнив жиденькую струйку, стекавшую в нашу домашнюю бочку из дождевой трубы.

— Получить мыло у кока! — крикнул Фьете сквозь шум дождя. Симон стоял в проеме камбузной двери с ведром и черпал оттуда каждому по пригоршне жидкого зеленого мыла. Руки сразу запузырились пеной. Я натер мылом голову. Пена тут же побежала по всему телу. Одежка полетела прочь, а мы с восторгом принялись скоблиться с головы до ног. Неделями мы умывались соленой водой, а если и случалось раздобыть пресную, то не более чем по пол-литра на брата. Теперь мы утопали в изобилии.

Дождь кончился, как и начался, разом, словно выключился. Из-за облаков вышло пронзительное солнце и уставилось изумленно на десяток голых моряков, отжимающих свои штаны. Через несколько минут от палубы пошел пар — это она сохла. Мокрые парусиновые штаны приятно холодили ноги, но, увы, недолго: вскоре безжалостное солнце вытянуло влагу и из них.

Я заткнул полную бочку, и парни откатили ее в сторону. На смену ей мы тут же приготовили новую, чтобы не упустить следующий дождевой шквал. Небо отнеслось к нам с пониманием. Через несколько часов разразился очередной ливень. Когда он кончился, на всех снастях развевались наши рубахи и подштанники, дождавшиеся наконец стирки после холодного Английского канала.

“Дора” медленно скользила дальше. Янсен приказал развернуть нашу походную кузницу. До самого обеда он что-то ковал, да так, что искры сыпались, а на палубе, к глубокому негодованию Фьете, выгорали черные точки. К полудню работа закончилась: в руках у Янсена блестели два роскошных гарпунных наконечника и большой крюк для ловли акул.

Я набил наконечники на две метровой длины рукоятки, и Янсен забросил свой акулий крюк с кормы. На откованный до ножевой остроты и тщательно отполированный крючок он насадил кусок мяса, выделенный, хотя и со скрежетом зубовным, скупердяем Симоном.

С гарпуном Янсен лег в сетку под бушпритом. Уже с неделю вокруг корабля резвилась целая дельфинья школа. Морские свиньи, как мы их называли, сплывались сюда с огромной скоростью откуда-то из бесконечных просторов Мирового океана. Их блестящие тела, словно веретена, так и крутились, вздымаясь над синей водой. Следуя какому-то таинственному ритму, они то выныривали один за другим, то снова уходили на глубину. Они четко держали строй, будто плыли в своеобразном военном ордере. Издали казалось, что это вьется кольцами гигантский морской змей. Возле корабля строй их рассыпался. Каждое животное плыло и прыгало, как ему заблагорассудится. Больше всего нравилось дельфинам перепрыгивать через волны, расходящиеся от нашего штевня. Держались они рядом с нами без всяких усилий, безразлично, шла ли “Дора” полным ходом или нет.

Итак, Янсен лежал в сетке под бушпритом и выжидал, когда дельфин попробует перемахнуть через волну, так и клокотавшую под штевнем. Вытащить на борт загарпуненную или пойманную на удочку большую рыбу мы могли только на самом малом ходу. При свежем ветре поток сейчас же сорвал бы рыбу с крючка.

Ждать Янсену пришлось недолго. Вскоре в некотором отдалении от нас на тихой воде показалась большая дельфинья стая. Я стоял у бушприта. Передо мной лежал свернутый в бухту линь, к которому был привязан гарпун Янсена. Вот первый дельфин вынырнул из-под штевня. Янсен замахнулся, крепко держась левой рукой за фор-стеньштаг, чтобы бросок был сильнее. Гарпун сверкнул на солнце и чуть не по самую рукоятку вошел в дельфинью спину.

— Крепи! — крикнул Янсен.

Я мигом обмотал конец линя вокруг битенга, чтобы спасающееся бегством животное не ушло вместе с гарпуном. И вовремя — линь дернулся из моих рук с такой силой, что ожег кожу на ладонях. Потом он натянулся, как струна, но порвать его дельфину было не под силу. С гарпуна бы не сорвался, тогда он — наш.

Меж тем Янсен выкарабкался из сетки и принялся с моей помощью вытягивать добычу. Вокруг нас собрался весь экипаж, исключая капитана и рулевого. Фьете торопливо ладил второй линь с петлей на конце. От борьбы и потери крови дельфин несколько обессилел, и мы подтянули его к самому борту. Боцман попытался было набросить на него петлю, но промахнулся. Однако с третьей попытки это ему все же удалось. Петля крепко затянулась возле самого хвостового плавника.

Линь быстро завели в блок.

— Вира помалу!

Дельфин завис над палубой хвостом кверху. Янсен еще раз с силой надавил на гарпун. Симон стукнул гандшпугом (гандшпуг — длинный брус из твердого дерева, служащий для вращения ручных шпилей при работе с большими тяжестями) по дельфиньей голове. Несколько капель крови упали на выдраенную добела палубу. Мы стояли вокруг огромной, больше человеческого роста, туши. Охотничий азарт остыл, и нам стало жалко несчастного дельфина. Может, это именно он уже несколько недель резвился вокруг “Доры”, а мы радовались его прыжкам. Ведь он со своими приятелями такой же пахарь моря, как и мы. Да и людей он не жрет. Висит вот теперь на рее, и жалко его, бедолагу.

— Кок, сегодня на обед рыбьи котлеты, — сказал Янсен и, упершись ногой в раскачивающуюся тушу, выдернул гарпун. Команда молча стояла вокруг.

К полудню с камбуза понеслись дразнящие запахи, от которых у меня потекли слюнки, думаю, что и у остальных парней тоже. Сострадание к дельфину давно позабылось. Мальчишкой, когда кололи свинью, я всегда крепко держал ее за хвост, и, как ни жаль мне было нашу свинью, которую мы заботливо откармливали целое лето, мечты о свежей колбаске и ветчине были сильнее сострадания. Точно так же обстояло дело и с дельфином.

Однако возле кубрика собралась компания старых матросов, лица их были сумрачны.

— Не-е-е-т, мы ни за что не будем его есть...

— Может, в нем — душа какого погибшего морячка...

— И вообще нам сегодня положен гороховый суп с солониной.

— Не будем есть!

— Биллем, сходи поговори с капитаном.

Меж тем подошло время ловить Солнце. Кэптен Вульф прохаживался взад и вперед по подветренной стороне шканцев. Биллем и пятеро его приятелей замерли у трапа, почтительно взирая снизу вверх на капитана.

— Ну, что случилось?

Капитан прервал свой променад и подошел к поручням. Вперед вытолкали Виллема. Он так волновался, что едва не проглотил свою табачную жвачку.

— Кэптен, мы не хотим его есть!

Вульф потеребил свою бородку.

— Вот как? И кого же вы, позвольте узнать, не хотите есть?

— Дельфина, морскую свинью, вот кого!

Большой палец Виллема уперся в камбуз, где Симон колдовал вокруг своих котлов.

Тем временем у трапа полукругом сгрудилась и остальная команда. Фьете подмигнул мне:

— В штиль матросов всегда одолевают дурные мысли.

Мы рванули к подветренному трапу и взбежали на шканцы. Вульф же спустился на несколько ступенек, но стоял все еще выше, чем команда. За ним, чуть выше, стояли Янсен, Фьете и я.

— Итак, — сказал Вульф после некоторого раздумья, — вы не хотите есть дельфина. Что ж, это вовсе не обязательно.

Биллем беспокойно зыркнул на своих соратников. Уступчивость капитана только сильнее возбудила их. Кое-кто уже разинул было рот, чтобы предъявить требование о гороховом супе с солониной.

Но капитан опередил их.

— Не понимаю только, почему вы, собственно, отказываетесь есть дельфинье мясо?

Биллем снова смущенно глянул на приятелей. Изложить причины отказа капитану и остальной команде было для него делом нелегким. Вульф терпеливо ждал, когда Биллем наберется храбрости. Так и не дождавшись, он заговорил первым:

— Я тоже верю, что ловить дельфинов — грех и это приносит несчастье.

Все так и остолбенели.

— Но, — продолжал капитан Вульф, — несчастья следует опасаться только герру Янсену. Вы-то ведь вместе с ним не ловили!

Парни переглянулись:

— Да, это уж точно.

— Капитан прав.

— Конечно, согрешил только штурман.

— Герр Янсен, — сказал Вульф, но теперь в совсем ином тоне, — взгляните-ка, шквал идет. Прикажите зарифить марсели.

Потом повернулся и снова ушел на шканцы.

Янсен тут же погнал людей на такелаж. Вульф прошел мимо нас с Фьете.

— Можете быть свободны. Скажите коку, чтобы после маневра он побыстрее раздал еду. И порции побольше.

И тут завыл-засвистел шквал. Хлынул тропический ливень, мокрая парусина стала жесткой, как кость. Работать на реях было чертовски трудно. А когда шквал прошел, команде пришлось еще раз лезть на реи и отдавать рифы. “Дора” снова достигла ветровой зоны, которая дальше к зюйду переходит в зону зюйд-остовых пассатов.

Волна под штевнем вспенилась, далеко позади нас тянулся пузырчатый кильватерный след. Вся команда ела свежее дельфинье мясо. Симон жарил добавку, покуда все не насытились по горло.

В штевневых струях вздымались и утопали дельфиньи спинки. Морские свиньи резвились вокруг нашего корабля. Акулий крюк мы убрали. На таком ходу проку от него не было никакого.

назад    наверх    дальше